Неточные совпадения
А мы, их жалкие потомки, скитающиеся по земле без убеждений и
гордости, без наслаждения и страха, кроме той невольной боязни, сжимающей сердце при мысли о неизбежном конце, мы
не способны более к великим жертвам ни для блага человечества, ни даже для собственного счастия, потому, что
знаем его невозможность и равнодушно переходим от сомнения к сомнению, как наши предки бросались от одного заблуждения к другому,
не имея, как они, ни надежды, ни даже того неопределенного, хотя и истинного наслаждения, которое встречает душа во всякой борьбе с людьми или с судьбою…
Он
знал ту крайнюю меру
гордости и самонадеянности, которая,
не оскорбляя других, возвышала его в мнении света.
Бальзаминов. Извольте, маменька! Другой бы сын, получивши такое богатство-то, с матерью и говорить
не захотел; а я, маменька, с вами об чем угодно, я
гордости не имею против вас. Нужды нет, что я богат, а я к вам с почтением. И пусть все это
знают. С другими я разговаривать
не стану, а с вами завсегда. Вот я какой! (Садится.)
Но у Веры нет этой бессознательности: в ней проглядывает и проговаривается если
не опыт (и конечно,
не опыт: он был убежден в этом), если
не знание, то явное предчувствие опыта и знания, и она —
не неведением, а
гордостью отразила его нескромный взгляд и желание нравиться ей. Стало быть, она уже
знает, что значит страстный взгляд, влечение к красоте, к чему это ведет и когда и почему поклонение может быть оскорбительно.
Нарисовав эту головку, он уже
не знал предела
гордости. Рисунок его выставлен с рисунками старшего класса на публичном экзамене, и учитель мало поправлял, только кое-где слабые места покрыл крупными, крепкими штрихами, точно железной решеткой, да в волосах прибавил три, четыре черные полосы, сделал по точке в каждом глазу — и глаза вдруг стали смотреть точно живые.
— А! — поймал ее Райский, —
не из сострадания ли вы так неприступны!.. Вы боитесь бросить лишний взгляд,
зная, что это никому
не пройдет даром. Новая изящная черта! Самоуверенность вам к лицу. Эта
гордость лучше родовой спеси: красота — это сила, и
гордость тут имеет смысл.
Страшный прилив
гордости залил всю мою душу,
гордости или
не знаю чего.
Да, действительно, я еще
не смыслю, хотя сознаюсь в этом вовсе
не из
гордости, потому что
знаю, до какой степени глупа в двадцатилетнем верзиле такая неопытность; только я скажу этому господину, что он сам
не смыслит, и докажу ему это.
Потом помолчала, вижу, так она глубоко дышит: «
Знаете, — говорит вдруг мне, — маменька, кабы мы были грубые, то мы бы от него, может, по
гордости нашей, и
не приняли, а что мы теперь приняли, то тем самым только деликатность нашу доказали ему, что во всем ему доверяем, как почтенному седому человеку,
не правда ли?» Я сначала
не так поняла да говорю: «Почему, Оля, от благородного и богатого человека благодеяния
не принять, коли он сверх того доброй души человек?» Нахмурилась она на меня: «Нет, говорит, маменька, это
не то,
не благодеяние нужно, а „гуманность“ его, говорит, дорога.
— Да дела, братец. Дела по опеке. Я опекун ведь. Управляю делами Саманова.
Знаешь, богача. Он рамоли. А 54 тысячи десятин земли, — сказал он с какой-то особенной
гордостью, точно он сам сделал все эти десятины. — Запущены дела были ужасно. Земля вся была по крестьянам. Они ничего
не платили, недоимки было больше 80-ти тысяч. Я в один год всё переменил и дал опеке на 70 процентов больше. А? — спросил он с
гордостью.
— Да везде эти диссонансы, Сергей Александрыч, и вы, кажется, уже испытали на себе их действие. Но у отца это прорывается минутами, а потом он сам раскаивается в своей горячности и только из
гордости не хочет открыто сознаться в сделанной несправедливости. Взять хоть эту историю с Костей. Вы
знаете, из-за чего они разошлись?
Знала Вера Павловна, что это гадкое поветрие еще неотвратимо носится по городам и селам и хватает жертвы даже из самых заботливых рук; — но ведь это еще плохое утешение, когда
знаешь только, что «я в твоей беде
не виновата, и ты, мой друг, в ней
не виновата»; все-таки каждая из этих обыкновенных историй приносила Вере Павловне много огорчения, а еще гораздо больше дела: иногда нужно бывало искать, чтобы помочь; чаще искать
не было нужды, надобно было только помогать: успокоить, восстановлять бодрость, восстановлять
гордость, вразумлять, что «перестань плакать, — как перестанешь, так и
не о чем будет плакать».
И вовсе
не удивительно, если Юсов,
узнав, что все ведомство Вышневского отдано под суд, выражает искреннее убеждение, что это «по грехам нашим — наказание за
гордость…» Вышневский то же самое объясняет, только несколько рациональнее: «Моя быстрая карьера, — говорит, — и заметное обогащение — вооружили против меня сильных людей…» И, сходясь в этом объяснении, оба администратора остаются затем совершенно спокойны совестию относительно законности своих действий…
— Я
не могу так пожертвовать собой, хоть я и хотел один раз и… может быть, и теперь хочу. Но я
знаю наверно, что она со мной погибнет, и потому оставляю ее. Я должен был ее видеть сегодня в семь часов; я, может быть,
не пойду теперь. В своей
гордости она никогда
не простит мне любви моей, — и мы оба погибнем! Это неестественно, но тут всё неестественно. Вы говорите, она любит меня, но разве это любовь? Неужели может быть такая любовь, после того, что я уже вытерпел! Нет, тут другое, а
не любовь!
Правда, и она была из числа «обыкновенных» людей, мечтающих об оригинальности, но зато она очень скоро успела сознать, что в ней нет ни капли особенной оригинальности, и горевала об этом
не слишком много, — кто
знает, может быть, из особого рода
гордости.
«Ради бога,
не думайте обо мне ничего;
не думайте тоже, что я унижаю себя тем, что так пишу вам, или что я принадлежу к таким существам, которым наслаждение себя унижать, хотя бы даже и из
гордости. Нет, у меня свои утешения; но мне трудно вам разъяснить это. Мне трудно было бы даже и себе сказать это ясно, хоть я и мучаюсь этим. Но я
знаю, что
не могу себя унизить даже и из припадка
гордости. А к самоунижению от чистоты сердца я
не способна. А стало быть, я вовсе и
не унижаю себя.
— Благодарю вас, генерал, вы поступили со мной как чрезвычайно добрый человек, тем более что я даже и
не просил; я
не из
гордости это говорю; я и действительно
не знал, куда голову приклонить. Меня, правда, давеча позвал Рогожин.
— Приятели даже! — отвечал
не без
гордости Живин. — Ну и разговорились о том, о сем, где,
знаешь, я бываю; я говорю, что вот все с тобою вожусь. Он,
знаешь, этак по-своему воскликнул: «Как же, говорит, ему злодею
не стыдно у меня
не побывать!»
—
Знаю, у князя Р., раз в год; я там вас и встретил. А остальное время года вы коснеете в демократической
гордости и чахнете на ваших чердаках, хотя и
не все так поступают из ваших. Есть такие искатели приключений, что даже меня тошнит…
Из благородной
гордости он
не хотел и думать: что скажет князь, если
узнает, что его сын опять принят в доме Ихменевых, и мысленно презирал все его нелепые подозрения.
—
Знаю!.. — ответила ей мать
не без
гордости. Выйдя из ворот, она остановилась на минуту, поправляя платок, и незаметно, но зорко оглянулась вокруг. Она уже почти безошибочно умела отличить шпиона в уличной толпе. Ей были хорошо знакомы подчеркнутая беспечность походки, натянутая развязность жестов, выражение утомленности и скуки на лице и плохо спрятанное за всем этим опасливое, виноватое мерцание беспокойных, неприятно острых глаз.
Все это заставило меня глубоко задуматься. Валек указал мне моего отца с такой стороны, с какой мне никогда
не приходило в голову взглянуть на него: слова Валека задели в моем сердце струну сыновней
гордости; мне было приятно слушать похвалы моему отцу, да еще от имени Тыбурция, который «все
знает»; но вместе с тем дрогнула в моем сердце и нота щемящей любви, смешанной с горьким сознанием: никогда этот человек
не любил и
не полюбит меня так, как Тыбурций любит своих детей.
Я
не понимала тогда этих упреков в
гордости; точно так же я только теперь
узнала или по крайней мере предугадываю, почему матушка
не решалась жить у Анны Федоровны.
— О! это ужасный народ! вы их
не изволите
знать, — подхватил поручик Непшитшетский, — я вам скажу, от этих людей ни
гордости, ни патриотизма, ни чувства лучше
не спрашивайте. Вы вот посмотрите, эти толпы идут, ведь тут десятой доли нет раненых, а то всё асистенты, только бы уйти с дела. Подлый народ! — Срам так поступать, ребята, срам! Отдать нашу траншею! — добавил он, обращаясь к солдатам.
А теперь! голландская рубашка уж торчит из-под драпового с широкими рукавами сюртука, 10-ти рублевая сигара в руке, на столе 6-рублевый лафит, — всё это закупленное по невероятным ценам через квартермейстера в Симферополе; — и в глазах это выражение холодной
гордости аристократа богатства, которое говорит вам: хотя я тебе и товарищ, потому что я полковой командир новой школы, но
не забывай, что у тебя 60 рублей в треть жалованья, а у меня десятки тысяч проходят через руки, и поверь, что я
знаю, как ты готов бы полжизни отдать за то только, чтобы быть на моем месте.
—
Не правда ли? в моем взоре, я
знаю, блещет
гордость. Я гляжу на толпу, как могут глядеть только герой, поэт и влюбленный, счастливый взаимною любовью…
— От Лизаветы, по
гордости и по строптивости ее, я ничего
не добилась, — заключила Прасковья Ивановна, — но видела своими глазами, что у ней с Николаем Всеволодовичем что-то произошло.
Не знаю причин, но, кажется, придется вам, друг мой Варвара Петровна, спросить о причинах вашу Дарью Павловну. По-моему, так Лиза была обижена. Рада-радешенька, что привезла вам наконец вашу фаворитку и сдаю с рук на руки: с плеч долой.
Гордость ли ее мучила или просто она потерялась —
не знаю.
Крепко, свежо и радостно пахло морским воздухом. Но ничто
не радовало глаз Елены. У нее было такое чувство, точно
не люди, а какое-то высшее, всемогущее, злобное и насмешливое существо вдруг нелепо взяло и опоганило ее тело, осквернило ее мысли, ломало ее
гордость и навеки лишило ее спокойной, доверчивой радости жизни. Она сама
не знала, что ей делать, и думала об этом так же вяло и безразлично, как глядела она на берег, на небо, на море.
— Господи боже мой! — сказал Максим про себя. — Ты зришь мое сердце, ведаешь мои мысли! Ты
знаешь, господи, что я
не по
гордости моей,
не по духу строптивому ослушаюсь батюшки! Прости меня, боже мой, аще преступаю твою заповедь! И ты, моя матушка, прости меня! Покидаю тебя без ведома твоего, уезжаю без благословения;
знаю, матушка, что надорву тебя сердцем, но ты б
не отпустила меня вольною волей! Прости меня, государыня-матушка,
не увидишь ты меня боле!
Развилась ли в них эта
гордость в отпор всеобщему к ним презрению; усиливалась ли она сознанием страха, внушаемого ими их жертве, и чувством господства над нею, —
не знаю.
Хотя все, в особенности побывавшие в делах офицеры,
знали и могли
знать, что на войне тогда на Кавказе, да и никогда нигде
не бывает той рубки врукопашную шашками, которая всегда предполагается и описывается (а если и бывает такая рукопашная шашками и штыками, то рубят и колют всегда только бегущих), эта фикция рукопашной признавалась офицерами и придавала им ту спокойную
гордость и веселость, с которой они, одни в молодецких, другие, напротив, в самых скромных позах, сидели на барабанах, курили, пили и шутили,
не заботясь о смерти, которая, так же как и Слепцова, могла всякую минуту постигнуть каждого из них.
«Их отцы старые, бедные их матери, которые в продолжение 20 лет любили, обожали их, как умеют обожать только матери,
узнают через шесть месяцев или через год, может быть, что сына, большого сына, воспитанного с таким трудом, с такими расходами, с такою любовью, что сына этого, разорванного ядром, растоптанного конницей, проехавшей через него, бросили в яму, как дохлую собаку. И она спросит: зачем убили дорогого мальчика — ее надежду,
гордость, жизнь? Никто
не знает. Да, зачем?
Ты! бесхарактерный, безнравственный, безбожный,
Самолюбивый, злой, но слабый человек;
В тебе одном весь отразился век,
Век нынешний, блестящий, но ничтожный.
Наполнить хочешь жизнь, а бегаешь страстей.
Всё хочешь ты иметь, а жертвовать
не знаешь;
Людей без
гордости и сердца презираешь,
А сам игрушка тех людей.
О!
знаю я тебя…
Барин. Совсем
не гордость, mon cher, чем мне гордиться? А нехорошо! Ты
знаешь, я в тебе эту черту
не люблю. Уж извини.
Кукушкина. А вот погоди, мы на него насядем обе, так авось подастся. Главное —
не баловать и
не слушать его глупостей: он свое, а ты свое; спорь до обмороку, а
не уступай. Уступи им, так они готовы на нас хоть воду возить. Да гордость-то, гордость-то ему сшибить надо. Ты
знаешь ли, что у него на уме?
Ему было известно, что сзади всех, кого он
знает, стоят ещё другие шпионы, отчаянные, бесстрашные люди, они вертятся среди революционеров, их называют провокаторами, — они-то и работают больше всех, они и направляют всю работу. Их мало, начальство очень ценит таких людей, а уличные шпионы единодушно
не любят их за
гордость и завидуют им.
У Елены оставался еще один мотив для убеждения князя, который она
не хотела было высказывать ему по самолюбию своему, говорившему ей, что князь сам должен был это
знать и чувствовать в себе; как бы то ни было, однако, Елена решилась на этот раз отложить в сторону всякую
гордость.
—
Не знаю, возвышает ли это душу, — перервал с улыбкою артиллерийской офицер, — но на всякой случай я уверен, что это поунизит
гордость всемирных победителей и, что всего лучше, заставит русских ненавидеть французов еще более. Посмотрите, как народ примется их душить! Они, дескать, злодеи, сожгли матушку Москву! А правда ли это или нет, какое нам до этого дело! Лишь только бы их резали.
По той же самой причине, что моя мать была горожанка, как я уже сказал, и также потому, что она провела в угнетении и печали свое детство и раннюю молодость и потом получила, так сказать, некоторое внешнее прикосновение цивилизации от чтения книг и от знакомства с тогдашними умными и образованными людьми, прикосновение, часто возбуждающее какую-то
гордость и неуважение к простонародному быту, — по всем этим причинам вместе, моя мать
не понимала и
не любила ни хороводов, ни свадебных и подблюдных песен, ни святочных игрищ, даже
не знала их хорошенько.
Эту его особенность хорошо
знала Елена Петровна и в материнской
гордости, чтобы
не дать гостю несправедливо подумать о Саше, заставляла его взглянуть широко и прямо.
Бог
знает о чем думал старик мерин, унося на своей спине старика Нестера. С горечью ли думал он о неотвязчивой и жестокой молодежи или, с свойственной старикам презрительной и молчаливой
гордостью, прощал своих обидчиков, только он ничем
не проявил своих размышлений до самого дома.
Однако Вадим заметил в ней семейственную
гордость, сходство с его душой, которое обещало ему много… обещало со временем и любовь ее… эта надежда была для него нечто новое; он хотел ею завладеть, он боялся расстаться с нею на одно мгновение… — и вот зачем он удалился в уединенное место, где плеск волны
не мог развлечь думы его; он
не знал, что есть цветы, которые, чем более за ними ухаживают, тем менее отвечают стараниям садовника; он
не знал, что, слишком привязавшись к мечте, мы теряем существенность; а в его существенности было одно мщение…
Её слова об уме детей очень задели его, она, конечно, хотела намекнуть на Илью. Он
знал, что Алексей помогает Илье деньгами, Мирон пишет ему письма, но из
гордости он никогда
не расспрашивал, где и как живёт Илья; Ольга сама, между прочим, искусно рассказывала об этом, понимая
гордость его. От неё он
знал, что Илья зачем-то уехал жить в Архангельск, а теперь живёт за границей.
Она теперь вступила в период
Раскаянья и мыслей религьозных!
Но как идут к ней эти угрызенья!
Исчезла
гордость с бледного чела,
И грусть на нем явилась неземная…
Вся набожно отдавшися Мадонне,
Она теперь
не знает и сама,
Как живописно с гребня кружевное
Ей падает на плечи покрывало…
Нет, право, никогда еще досель
Я
не видал ее такой прекрасной!
Бог
знает, сдержала ли бы я свою клятву и
не смягчилось ли бы мое сердце,
не превозмогла ли бы я своей робости, своего стыда, своей
гордости… но с Иваном Матвеичем случилось то же самое, что с моей матушкой.
— Самое главное в нашем положении теперь то, — внушал он Чихачеву, — чтобы сберечь себя от
гордости. Я
не знаю, как мне быть благодарным за незаслуженную милость великого князя, но постоянно думаю о том, чтобы сохранить то, что всего дороже. Надо следить за собою, чтобы
не начинать превозноситься. Прошу тебя: будь мне друг — наблюдай за мною и предостерегай, чтобы я
не мог утрачивать чистоту моей души.
— Как тебе ехать? Я наперед это
знала: давно уж известно, что ты никаких родственных чувств
не имеешь, что сестра, что чужая — все равно; в тебе даже нет дворянской
гордости; тебе ведь нипочем, что бесславят наше семейство, которое всегда, можно сказать, отличалось благочестием и нравственностью.
Анна Дмитриевна. Простите, я
знаю, вы
не виноваты, но вы несчастны. И я его
знаю. Теперь он готов все перенести, и перенесет, и никогда
не скажет, но будет страдать. Его оскорбленная
гордость будет страдать, и он
не будет счастлив.
Но, как сказано, во дьявола
не верил я, да и
знал по писанию, что дьявол силён
гордостью своей; он — всегда борется, страсть у него есть и уменье соблазнять людей, а отец-то Антоний ничем
не соблазняет меня. Жизнь одевал он в серое, показывал мне её бессмысленной; люди для него — стадо бешеных свиней, с разной быстротой бегущих к пропасти.